Одессит, миллионер и совладелец крупнейшего частного грузового порта в Украине объясняет, как в разгар войны на Донбассе привлек крупного американского инвестора и как учит бизнесу сына.
36‑летний Ставницер — потомственный предприниматель. Долю в компании Трансинвестсервис (ТИС) он вместе со старшим братом Егором Гребенниковым унаследовал от отца, одесского бизнесмена Алексея Ставницера. Именно Ставницеру-старшему в 1994 году пришла идея построить в акватории порта Южный частный причал, который за 20 лет работы превратился в многопрофильный индустриальный хаб и самый крупный частный порт страны. Идя по стопам отца, сыновья упрочили успех компании.
Влиятельный одесский бизнесмен, меценат, совладелец терминалов ТИС и зернового терминала MV Cargo, создатель и партнер инвестиционной компании SD Сapital Андрей Ставницер редко дает интервью. Лукавит, что не привык.
Впрочем, внимания непрофильной национальной прессы он впервые удостоился только в 2014 году. Тогда в разгар военного конфликта на Донбассе молодой предприниматель смог привлечь к постройке нового зернового терминала в порту Южный крупного американского инвестора — продовольственную компанию Cargill.
Окончательную сделку на $ 150 млн, подписанную в феврале 2016‑го, в правительстве Украины сразу окрестили сделкой года. Терминал и сегодня остается самым большим инвестиционным проектом в Украине. В июле 2018‑го, как и предусматривал договор, открылась первая очередь терминала. А когда в 2019‑м терминал заработает в полную силу, он станет самым мощным в стране и сможет перегружать до 5 млн т зерна в год.
Ставницер входит в пятерку бизнесменов, которых, по данным совместного проекта НВ и аналитического центра Вendukidze Free Market Center, образцом для подражания называют большинство крупных и средних украинских предпринимателей.
- Портовый бизнес — это долгий бизнес, долгие деньги, долгая окупаемость. Как вам удается развивать его в стране, где обычно мыслят горизонтом завтра?
— Да мне не с чем сравнивать. Я попал в ТИС в 19 лет и вырос в этой компании, считая такой бизнес нормальным. И, конечно, я себя переламывал сильно, потому что мне хотелось всего и сразу: ты вроде много работаешь, а результата нет. В 19 лет время бежит по-другому совершенно. Со своим сыном я решил построить другую модель.
— А еще уроки вынесли?
— Из хорошего — у меня теперь есть длинное дыхание и понимание, что у любого проекта есть зрелось.
— Расскажите о вашем главном качестве — умении привлекать крупных инвесторов и кредиты в страну.
— Важны два момента. Первый — это юридическая безупречность, — раскрывает карты мой собеседник. — Такие деньги, как нам нужны, и на такой срок дают только международные финансовые институты — ЕБРР, МФК. И они очень внимательно подходят к таким вопросам. Я несколько раз наблюдал, как украинским бизнесам отказывали в финансировании из‑за смешных на украинский взгляд пятнышек на репутации или бизнесе.
— А вы весь в белом?
— Мы платим налоги в Украине, аудируемся в большой четверке, платим налоги как физлица, в ТИСе владеем всем напрямую. Я даже прописан в Визирке неподалеку от порта и могу видеть, как тратятся те налоги, которые я плачу.
— Ну а второе условие?
— Системность. Часто украинские бизнесы плохо структурированы, и международному инвестору сложно в них входить. И третье условие — отсутствие связи с политическим процессом.
Большой бизнес в Украине часто связан с политикой, практически без исключения. Те товарищи, которые спонсируют партии либо конкретных политиков или имеют какие‑то личные политические амбиции, не имеют возможности финансироваться в таких финансовых структурах.
— Не проходит даже здоровый открытый лоббизм?
— Банки заставляют отказываться даже от должностей внештатных советников. Выглядит странно, но тем не менее.
— Расскажите о Cargill. Их в свое время пытался заинтересовать инвестициями такого уровня [владелец крупной агрокомпании UkrLandFarming] Олег Бахматюк, а вышло только у вас. Почему?
— Я больше скажу: незадолго до Cargill, в 2011 году, мы с Бахматюком обсуждали инвестиции в зерновой терминал и не договорились. Он внимательно выслушал, посмотрел документы, но инвестировать отказался. А через три месяца купил два огромных участка в порту Южный справа и слева от ТИС за какие‑то космические деньги и тоже планировал строить терминал. Земля до сих пор стоит пустая.
— И все же чем вы очаровали Cargill?
— Мы их не очаровывали, у них был интерес и одновременно много рисков.
— Война в стране?
— Не угадали. В 900‑страничном договоре на английском языке войне было отведено две страницы, а вопросы украинской судебной системы заняли страниц 30. Украинская коррупция для инвестора гораздо страшнее войны.
— Масштабность сделок защищает бизнес от прессинга и судебного произвола?
— Ничего не защищает. Скорее, повышает уровень твоих потенциальных врагов.
— Вы были одной из редких публичных фигур Одессы, кто в начале 2014 года открыто заявил о поддержке Украины и ни разу этой позиции не изменил. Страшно было?
— За свою жизнь страха не было. Страшно было за бизнес, за близких. ТИС тогда ярко демонстрировал свою проукраинскую позицию, мы первыми подняли украинский флаг на роботе, который стоит на въезде в порт. Многие крутили пальцем у виска: чувак, зачем ты это делаешь? понимаешь, какие у тебя могут быть проблемы?
— А какой вы видите Одессу сейчас? Она стала более проукраинской?
— Она точно менее пророссийская. У города нелучшие времена, но и это пройдет.
— И все же отжать ваш бизнес могут?
— Послушайте! Отжать можно что угодно, но мы же прагматичные евреи, знаем наши кингстоны и можем открыть в случае чего. У Одессы был вполне реальный шанс стать Новороссией, и на этот случай у нас был план, по которому за очень небольшое время ТИС можно превратить в бесполезную груду металла.
— В Одессе вы не ограничиваетесь бизнесом —занимаетесь благотворительностью и участвуете в социальных проектах старшего брата, серьезно занятого импакт-инвестированием. Один из заметных проектов семьи — коворкинг социальных инноваций Impact-hub в центре города. Зачем вам все это?
— А что здесь странного, это нормально — заработать денег и часть вложить в место, в котором ты живешь. Это доставляет удовольствие. Для нас с братом оно больше, чем удовольствие от покупки замков и яхт.
Но к концу года я сворачиваю личное участие в благотворительных проектах и займусь исключительно социальным инвестированием. Чистая благотворительность не дает мне нужного отклика. Уже давно пора давать людям удочку, а не рыбу.
— Вам не нужны замки и яхты?
— Почему это, всем нужны.
— Так почему не покупаете? Вас же не поймут уважаемые люди в Одессе.
— Уже не понимают, смотрят как на дурака!
— Какой‑то понт у вас все же должен быть, иначе какой вы одессит
— Ресторан у меня есть! Порт — это бизнес большой и пыльный, и мы с Егором все время хотели, чтобы у нас появилось красивое место для встреч с партнерами и коллегами. Но с недавних пор в ресторане бываю реже, так как сменил одесскую прописку на киевскую.
— Надоело море?
— Бизнес, которым я занят, сейчас невозможно вести из Одессы. Я от оперативного управления ТИС отошел, больше времени уделяя инвестиционному фонду SD Сapital.
— Чего вам не хватает из одесской жизни здесь, в Киеве?
— Ой, всего. Я, как старый дед из анекдота, вожу из Бессарабии сюда коробками огурцы родничок и помидоры микадо, бессарабскую брынзу и фрукты, мой водитель здесь кучу фермерских хозяйств объездил — ну нет у вас тут таких овощей.
— Получив ТИС от отца, вы свою долю в бизнесе сыну передавать планируете?
— Я уже говорил, что поработать "на дядю" у меня не получилось, а для карьеры и характера это важный опыт. Поэтому со своим сыном я договорился, что сначала он состоится в другом бизнесе и только потом может прийти в ТИС и решать, интересно ли ему.
Я серьезно пересмотрел концепцию воспитания детей буквально недавно. Теперь мой 19‑летний сын получает от меня всего 1 000 грн в неделю на все расходы, кроме расходов на образование и здоровье. Это его сильно мотивировало к созданию собственного бизнеса. Сразу зашевелился, продает что‑то, а раньше таких желаний не было.
— Чего вам не хватает в Украине?
— За последнее время я уже все свои хотелки убрал, Давайте ограничимся самым важным — работающей судебной системой. Все остальное второстепенно.
Пять вопросов Андрею Ставницеру:
— Ваша самая дорогая покупка за последние десять лет?
— Я купил себе дорогущие наручные часы, но не ношу их и даже упаковку не открыл. Это мой мотив к похудению — пока еще нас разделяют 5 кг.
— Поездка, которая произвела на вас неизгладимое впечатление?
— Когда я делал своей жене предложение, то захотел сделать это на воздушном шаре в Австрии. Я зарабатывал 400 евро, а полет стоил 700. Сумасшедшая сумма, но я ее собрал, так ждал этого момента. Оказалось, за эти деньги полет не приватный: на шаре с нами летело 15 австрийских дедушек и бабушек. Но что было делать, не отменять же сюрприз! И вот то, как они нас поздравляли, целовали, обнимали, мне очень запомнилось.
— На чем вы передвигаетесь по городу?
— На автомобиле Toyota Sequoia 2011 года выпуска.
— Поступок в вашей жизни, за который вам до сих пор стыдно?
— Нет таких.
— Чего или кого вы боитесь?
— Толпы боюсь, стараюсь прямо в толпу-толпу не ходить.
По материалам журнала Новое Время от 6 декабря 2018 года
